Далее все пошло по нормальному кругу: была назначена медицинская комиссия, которую я прошел почти без вопросов, почти, потому что, как всегда, обратили на себя внимание мои очки, но после того, как выяснилось, что допуск к работам на высоте у меня есть, дальше все прошло совершенно гладко.
Сначала нам говорили, что отправят, чуть ли не в ближайшие два три дня, но время шло, а нас никто не трогал. Две недели оказалось достаточным сроком, для того чтобы приглашение на отправку оказалось для меня совершенно неожиданным, дела домашние затянули до упора. Сначала нас собрали в управлении, опять же не помню, как называлось сие сборище, но суть его была в том, что нам объявили, что едем работать в десятикилометровую зону, что непосредственно реактор нам не светит, что получать мы будем тройной оклад плюс командировочные, что вещей и инструмент брать с собой не надо, а, самое главное, что вылетаем завтра утренним самолетом на Киев. Это была, так сказать, официальная часть, после чего был проведен неофициальный инструктаж, причем это было отмечено буквально следующими словами: "Официально в зоне и вокруг нее сухой закон, но вы же знаете, что мы с атомом работаем вплотную (стоит пояснить, что, кроме того, что Химэлектромонтаж — главный субподрядчик Сибакадемстроя, он же обслуживал электрику и связь всех сибирских обогатительных фабрик), так что поверьте, пить надо, может быть не до усрачки, но каждый день, это главная ваша защита." Дальше было много слов, разных и, в том числе, о тех случаях, когда люди гибли из-за того, что не верили в эффективность, или пренебрегали элементарными средствами защиты. Причем это не был стандартный инструктаж по правилам техники безопасности, просто разговор.
По окончанию мероприятия нам выдали аванс 300 рублей на человека. Аванс произвел на меня впечатление, ехали на три недели, а аванс у нас не превышал никогда трети возможной зарплаты, да плюс командировочные... Опять же требуется комментарий: на тот момент моя зарплата не превышала четырех сотен рублей в месяц, а я числился монтажником-станционщиком пятого разряда, то есть моя зарплата была отнюдь не самой маленькой.
Своим родственникам я объявил, что еду в командировку только в этот вечер, я не очень хотел говорить куда и зачем, но об этом догадались сами, так что вечером посидели, и последним 108-м я поехал в аэропорт, так как с первого утреннего автобуса я рисковал не попасть. Наверно, по существующим сейчас представлениям, все должны были испугаться, не все, но хоть кто-то, но утром на самолет не опоздал никто, и ни одного не было пьяного (повод не пройти регистрацию, как ни как рассвет борьбы с пьянством).
Вообще, для меня внутри себя очень важно разобраться вспомнить, что мы думали, почему мы поступали так, а не иначе, почему мы все оказались теперь в том положении, в котором оказались. Почему так много теперь говорится о насилии, каких-то, как в 37-ом воронках, обманах. Я не сталкивался ни с одним у кого бы не было выбора. Каковы были мотивы сделанного нами шага, это вопрос следующий, но мое ощущение, что каждый себе искал оправдание того, что он пришел сюда просто потому, что если не он то кто-то другой, остается.
Не знаю, но мне кажется, та система, в которой мы жили, ставила жизнь любого человека, если конечно он не враг, выше своей собственной. Нам было во многом плевать на то, кто виноват и почему это произошло. Где тонко там и рвется. Было просто ясно, что кому-то эту дыру надо затыкать, и затыкать ее будут чьими-то шкурами, а если так, то почему кто-то должен рисковать своей за тебя?
Помню, что когда нас развозили после собрания, то в автобусе многие говорили о том, чего они ждут от поездки. Один говорил о том, что там можно будет купить какие-то запчасти для москвича, которые ему никак не удается купить на месте, другой говорил о том, что глядишь, после этой командировки ему снимут партийный выговор, который он получил по глупости, залетев с пьянкой. Говорили, опять же не все, как это бывает всегда в ситуации, когда собирается много малознакомых людей, но многие, и все разговоры были абсолютно бытовыми, никто не касался тех, острых вопросов, которые, конечно же, давили на всех: как будет там, что такое радиация на собственной шкуре, как тут наши домашние будут решать все те вопросы, которые только что ушли за скобки нашей жизни. Слава богу, мне никогда не приходилось никого провожать на фронт, или провожаться в район боевых действий самому, но почему-то мне кажется, что чувства и мысли у нас были близки к тем, которые возникают у людей именно в этой ситуации.
Слово произнесенное есть слово лжи... Который раз я опять в это упираюсь. Во многом эти воспоминания написаны, как ответ на «Чернобыльскую молитву», видимо отсюда и давит излишний пафос. Перечитываю самим же написанное и создается впечатление, что мы все, как оловянные солдатики как только партия сказала надо, мы ответили есть и как один сделали шаг вперед. Ерунда это все конечно. Мы такие же люди – человеки со своими жизнями и взглядами на эту жизнь. Не было у меня никакого желания делать этот шаг, если бы не совершенно личные обстоятельства, мое хорошее отношение к конкретному человеку, если бы даже у него оставалась возможность выбора, то есть он бы не оказался последним, я никогда бы не оказался в ликвидаторах, и думаю, что никогда бы не пожалел. Точно так же я попал служить в Монголию, а не в Афган, и никогда не жалел об этом. У всех кого я знаю, выбор был, а теперь мне очень хочется понять, почему мы выбрали этот путь, а не пошли своей обычной дорогой.
Почему я так много посвящаю именно этому моменту? Не знаю, видимо меня оскорбляет, что какие-то там люди превратили нас в бессловесный скот, который согнали на бойню. А мы как бессловесное стадо пошли, не пытаясь защищаться, протестовать и так далее, я не очень понимаю, чего мы по их представлениям должны были делать. Все было, почти как всегда и проще и страшнее. У нас, здесь и сейчас я беру на себя смелость говорить от имени тех, кого я встречал, не было чувства, что мы совершаем подвиг, но у всех у нас было ощущение, что мы поступили правильно, и, по крайней мере, наш поступок заслуживает уважения. Да мы не совершали подвиг, но все мы осознавали, что совершили поступок.
Дальше самолет, и Киев. В самолете все спали, слишком ранний рейс и неожиданна отправка, видимо многие, как и я в последние часы перед отъездом спешили переделать слишком многое.
А вот в автобусе от аэропорта до Киева все ехали, молча, прилипнув к окнам, говорил только тот, кто сопровождал нас. Не помню, кто это был, но именно он рассказал о той панике, которая возникла в Киеве после того, как стало известно о повышении радиационного фона. Я не помню этого рассказа, но хорошо помню, что моя услужливая память подсунула мне детские воспоминания. Когда-то в 70-ом году еще ребенком попал в панику в Одессе, когда там стало известно, что в городе холера. То, что я видел тогда, до сих пор, как фотографии, встают у меня перед глазами при слове паника. Мне не хотелось бы на этом сейчас останавливаться, могу сказать одно, хотя мне тогда было только 12 лет, мне было страшно, страшно настолько, что до сих пор это одно из самых кошмарных, моих воспоминаний. Он же показал нам датчики, которые установлены вдоль дорог и должны были отсекать "грязные" машины, которые могли стараться проехать в город.
В Киеве я был прежде. Тоже в детстве и, прямо скажем, воспоминания эти довольно смутные, так что сравнивать мне было трудно, но нехарактерная пустота улиц, для столь большого города, конечно же, бросилась в глаза. Привезли нас в какую-то военную часть, которая располагалась с тыльной стороны от монастыря с Киевско-Печерской Лаврой. Первым делом нас переодели, выдали робы, а вот с инструментом произошли накладки. Оказывается инструмент, которым мы должны были работать, ехал из Новосибирска на КамАЗе, который потерялся где-то в пути. Не знаю, из-за отсутствия инструмента или так было запланировано, но нам дали сутки свободного времени, и мы разбрелись по городу. Ни в какие музеи мы попасть не смогли, так как почему-то все было закрыто. Было это связано с аварией или нет, не знаю, вполне возможно, что просто был выходной в учреждениях культуры. Мы часа четыре побродили по городу, попили пива, которое продавалось на каждом углу совершенно свободно без очередей, что нас, конечно, удивило. Постреляли в тире из воздушек. Там, кстати, я впервые встретился не просто со стрельбой по кружочкам, которые опрокидывают условные фигурки, а по свечкам, стоящим в ряд. Причем, была возможность стрелять вдвоем, с разных концов, то есть не только соревноваться в меткости, но еще и на скорость. Но азарта не было. Простое шатание по городу нам быстро надоело, и мы вернулись в казарму и завалились спать, допив принесенное с собой пиво.
На следующий день нас подняло с общим подъемом части. Конечно же, мы не подскочили по команде, но спать, когда за дверями все время кто-то куда-то бежит или чего-то орет, затруднительно. Позавтракали, после чего нам сказали, что инструмент нашелся, так что мы должны получить его и сухой паек, и где-то вот-вот должны подойти машины, которые повезут нас к месту постоянного жительства. Чем мы будем заниматься, пока никто не знал или не хотел нам говорить, а инструмент нас удивил. Связисты в основном работают отвертками, бокорезами, паяльниками, ну молотками, а тут нам выдали комплекты кабельщиков, то есть газовые горелки, тигли, и мы все были удивлены, но, что делать, решили, что, как всегда, кто-то где-то что-то перепутал, узнаем что делать, а там разберемся. Если средний связист-линейщик, хоть изредка, но с газовой горелкой сталкивается, то я увидел ее живьем впервые в жизни. Ну, если быть точным, то видеть-то мне ее приходилось, а вот работать... Меня напряг столь неожиданный поворот. Единственное, что немного успокаивало - это то, что горелкой паяют, а паять я умею, чем не столь важно, надеюсь, что освоюсь. Не помню, успели ли мы пообедать, но когда грузились в машины, вопрос о горелках был еще горячим и занимал изрядную часть наших разговоров, тем более, что газа не было, хотя нам сказали, что все уже приехало из Новосибирска, но где оно находится не понятно.
Привезли нас сразу из Киева в Чернобыль, то есть мы сразу же попали в зону, что оказалось для нас полной неожиданностью. Сам въезд в зону через пропускной пункт уже насторожил: что, мы будем жить в Зоне? Когда нам выдали лепестки, я не помню, но пока мы стояли на шлагбауме, кто-то заглянул в наш крытый кузов и сказал, что их надо надеть. Первый проезд по зоне для моих впечатлений не дал ничего, закрытая тентом машина не экскурсионный автобус. Выгрузились в небольшом селе, оказалось - это и есть райцентр, на территории которого распложена аварийная станция. Завели в какое-то большое здание, где мы впервые увидели карту загрязнений. Пятно было очень вытянутым в сторону Белоруссии, да и вообще здесь выяснилось, что понятие десятикилометровой, тридцатикилометровых зон, понятие очень условное, просто исторически возникшее и сохранившееся до сих пор. Одно из первых впечатлений то, что вроде как зараженная зона, а народ ходит по улицам без респираторов. Кто задал этот вопрос, я не помню, но ответ нас поразил и не удивил одновременно. Оказывается, сам Чернобыль под заражение не попал. Конечно же, фон вдвое превышал естественный, что для многих мест Украины и Белоруссии, на тот момент было почти нормально. Но его отселили, так как это райцентр, а надо же штаб где-то держать.
Дальше нам объяснили, что мы должны будем делать охранную сигнализацию вокруг зоны наибольшего заражения, то есть вокруг десятикилометровки. Колючку для нас уже натянули, и занималась этим прибалтийская дивизия, на территории которой мы и будем жить, мало того, что они натянули колючую проволоку, они сняли грунт вдоль нее, так как это будет дорога для тех, кто эту сигнализацию будет обслуживать. Когда у нас появились пропуска, тоже не припомню, но почему-то мне кажется, что выдали их то же в этот же раз, по крайней мере, в самом Чернобыле я не был больше не разу. Нас распределили по бригадам, каждая из которых получила свой участок, были назначены сроки готовности и сдачи объекта. То есть прошло нормальное производственное совещание, после которого часть поехала в Белоруссию, часть - Украину. Помню точно, что белорусских участков было более чем вдвое больше чем украинских, что тоже для меня, по крайней мере, оказалось несколько неожиданно, хотя о том, что Белоруссия пострадала изрядно, знали и до того. Но все же в прессе в основном шла речь о бедах украинцев, а об их соседях почти молчали. После этого нас снова загрузили на машины и развезли по палаточным лагерям прибалтийской, по-моему, рижской, но боюсь соврать, дивизии.
Палаточный городок находился километрах в сорока от въезда в тридцатикилометровую зону, так что ехали мы не меньше часа, а может и подолее. То есть, как только мы приехали, нам показали палатку, где мы будем жить, и мы, побросав вещи, которых почти не было, и инструменты отправились есть. Здесь, как выяснилось, нас должны кормить бесплатно, по нормам офицерского пайка. Не знаю, как было тогда в других местах, но здесь конкретно, во-первых, это было на убой, во-вторых, весьма вкусно, хотя разнообразием, конечно, не страдало.
Хотя, может быть и не бесплатно, а просто потом вычиталось из наших зарплат, этого я не помню, так что оставим возможность и такого варианта. Собственно на работы мы выехали на следующий день, нам объяснили, что наш рабочий день должен составлять четыре часа, по приезде из зоны мы должны переодеваться в чистое, и так далее в том же ключе, то есть основной инструктаж по проведению работ. Поев мы вернулись в палатку и стали устраиваться, заодно знакомиться со старожилами, которыми были те самые рижане. От них мы в первый же день узнали, где можно купить самогонку, узнали и традиционную норму – трехлитровая банка на пять человек. Естественно, что, получив такую информацию, тут же заслали гонцов, и вечер прошел в общей «прописке», вообще, еще раз напоминаю, что официально в зоне и там, где жили ликвидаторы был сухой закон, и купить хоть какое-то спиртное в магазине было невозможно, но к выпивке все относились очень спокойно. Так в нашей прописке участвовал не только лейтенант командир взвода, но и командир роты, и рядовые партизаны. Как относились к выпивке срочников, не помню, так как с ними пришлось общаться очень мало, но почему-то мне кажется, что и там особых проблем не было.
Дорога до места работы заняла больше часа. Сразу же с первых часов у нас были армейские дозиметры общего фона: не индивидуальные, а те которые используются при работе разведгрупп. Дозиметры были вполне исправные и показали нам фон на месте работ от 100 до 300 милли р/час. А вот индивидуальных дозиметров накопления не было. Работа была простой и монотонной, проволока была уже о натянута, нужно было найти место скрутки и пропаять, чтобы получить единый шлейф. Работать всего лишь по четыре часа показалось очень странным, и рабочий день закончился непривычно быстро, на обратном пути нас завезли в столовую, где мы пообедали за свой счет. Но и там цены, даже по тем временам, оказались совершенно смешными, то есть на полный обед с двойным мясом, сметаной, салатом соком ушло меньше рубля, то есть за такой же обед дома, в институтской столовой, я проедал рубля полтора.
Первое, что нас удивило и на что мы обратили внимание, это то, что машину при въезде и выезде из зоны не сменили, а только обнюхали дозиметрами. Так мы впервые узнали, что кроме официальной тридцатикилометровки, есть и неофициальная зона с повышенным фоном. В среднем там фон от естественного повышен в два три раза, но ее никто не отселял, и именно в этой зоне в основном и жили ликвидаторы, а вот за эту зону на грязной машине, конечно, выехать можно, но довольно сложно, тем более, что очень легко нарваться на передвижной пост контроля, а тогда возможны крупные неприятности.
Приехав в лагерь естественно начали мерить все, что не попадая – землю одежду, еду. Видимо такой подход для старичков был не нов, они работали в зоне уже около месяца и насмотрелись на всякое, так что с их стороны особого интереса не было, своими дозиметрами они не пользовались вообще. Выяснились некоторые интересные для нас вещи: наша грязная одежда из зоны уже после первого дня стала фонить с силой около ста миллирентген, средний фон в лагере был около 200 микро рентген, то есть в 13 раз выше естественного, а вот за забором около 50 микрорентген, то есть в лагере фон совершенно однозначно был выше, чем на остальной территории. Думаю, что это было связано не с тем, что лагерь поставили на пятне, просто натаскали с работы, как и положено несунам, с чем работаем то и имеем.
Следующие два или три дня проработали в том же режиме, четыре часа на дорогу, четыре на работу, обед в придорожной столовой, вечером ужин и трехлитровка на пятерых, но уже совершенно точно, что к концу первой недели нам всем стало очевидным, что с такими темпами работы, мы сделать заданный объем в заданные сроки не успеваем. Что сработало, я не берусь судить, но к концу второй недели мы перешли на нормальный восьми часовой режим работы, а к концу третей работали весь световой день. То есть выезжали из части еще про рассвету и возвращались по темноте, то есть в зоне проводили часов по 12 – 16. сколько мы за это время схватили, не знаю, потому как даже дозиметром фона пользоваться перестали. В последние дни мы перестали выезжать из зоны на обед, ели прямо там, консервы грели на горелке, на ней же заваривали «какаву», и каждый вечер три литра на пятерых. Так, как я пил в этой командировке, я не пил ни до того ни после того, но интересно то, что если не считать единственного случая, когда у нашего пития был еще и повод, мы съездили за добавкой, а на следующие утро половина бригады утром встать не смогла, тогда они приехали работать только после обеда, все остальное время на работе наше гуляние никак не отражалось. Закончить мы все же успели, по этой причине на десятку новых людей не потребовалось.
На этом этапе своей командировки, мы почти не видели ничего, так как сама колючка на нашем участке проходила достаточно далеко от жилья, поэтому пара домов без жителей особого психологического нажима не произвели. Что мы тогда отмечали — полное отсутствие крыс и наличие нутрий, практически, в любой воде. Причем эти зверушки успели обнаглеть до предела и никого не боялись. Они, конечно, не подпускали вплотную, но и не прятались, можно было на них смотреть ровно столько, сколько душе угодно, только вот почему-то задерживаться не хотелось. Другой живности в зоне я не помню, то ли она успела одичать и хорошо пряталась, то ли ее отстреляли, такие слухи то же ходили, то ли вымерла от радиации и бескормицы, во что верится слабо.
С дозиметрами индивидуального накопления было следующее, нам их выдали только на второй неделе, так как говорили, что их не хватает, потом собрали еще за неделю до окончания работ под предлогом того, что нужно их обработать, что бы успеть приготовить нам справки. Зачем был весь этот цирк, честно говоря, не очень понятно, потому как в справках у всех была указана одна цифра 0,4 бэр. Если учесть, что бэр практически эквивалентен рентгену в час, то такую дозу даже при минимальном фоне мы набирали за 2 – 4 часа работы, а их у нас было во много раз больше. Плюс к тому, каждый работал немного на разных участках, некоторое количество разных дней и так далее и так далее, то есть исходя из элементарной логики, мы должны были набрать по минимуму 17 – 18 бэр, да и то если бы мы работали, как положено по четыре часа в день. Можно было разделить это число на 10, 20 или на 30, но у всех получились бы разные цифры и хоть как-то они выглядели бы естественнее. Это если делать расчет, что что-то скрывалось и обманывалось. Я же думаю, что в данном случае сработала элементарная неразбериха, правая рука не знала, что делала левая и так далее в том же стиле.
Вообще, это одна из тех проблем, которая для тех времен оказалась первой путаницей мешающей осознать, кто, что и как получил. До этого все поражения от радиации о которых говорилось и показывалось приводилось в рентгенах. То есть во всех учебниках, правилах техники безопасности, уставах приводились следующие цифры: до 50 рентген, безопасно, от 50 до 200 поражение, которое требует серьезного медикаментозного лечения, свыше 200 практически гарантированная операция по замене костного мозга, свыше 800 гарантированный летальный исход. Теперь же стали говорить о БЭРах, что это такое, как он считается этот биологический эквивалент, я так до конца и не понял, так как формула достаточно сложна и содержит слишком много параметров. О том, что БЭР практически эквивалентен рентгену нам сказали, когда мы получали справки. Сами справки мы получали уже в Новосибирске, по крайней мере, я.
Надо отдать должное последующей работе социальных служб и врачей, с которыми мне приходилось сталкиваться. Их всех интересовало наличие справки, а не то что в ней указано на тему полученных доз, после предъявления справки всегда следовал вопрос, а, сколько реально по вашим подсчетам. Вполне допускаю и такое предположение, что для того чтобы гасить панику указывать всем минимально возможное, такое тоже могло быть. Дата отъезда была назначена заранее, так что завершение работ подгонялось нами так, чтобы выехать сразу, а не сидеть здесь ни одного лишнего дня, но все равно не получилось, мы уже собрали свои вещи, сдали инструмент, но нам сказали, что отъезд будет только через сутки или двое.
«За все расплатившись сполна, расходимся мы понемногу...» Н. Сиволобов.